Политические процессы в России и в мире становятся все более закрытыми. Наблюдающий за ними видит только то, что лежит на поверхности, но не понимает сути происходящих событий. Между тем, чем сложнее ситуация в стране и в мире, тем выше запрос на понимание непрозрачных политических игр. В новом выпуске передачи «Предназначение» политолог, философ, лидер движения «Суть времени» Сергей Кургинян предлагает вернуться к обсуждению бунта Пригожина, но взглянуть на случившееся под нетипичным для современных дискуссий углом зрения. Это даст возможность обнаружить в произошедшем нечто неочевидное, то, что скрыто от наблюдателя.

Политолог подчеркивает роль методологии, без которой любые обсуждения становятся в существенной степени пустопорожней болтовней. Говоря о необходимости методологии, политолог напоминает о группе людей, которые занимаются изучением закрытых систем и впитывают в себя определенные знания об этих системах, но делают это достаточно патологичным образом. Этих людей называют конспирологами. Называть их сумасшедшими нельзя — они улавливают, что мировая политика становится все более закрытой, и тем, кто интересуется политикой, всё чаще приходится сталкиваться с некими закрытыми системами, которые отнюдь не тяготеют к тому, чтобы их обнаруживали и изучали.

Появление конспирологов, поясняет Кургинян, знаменует собой два процесса: первый — это рост «подковерности» политики, и второй — потребность общества понять, что происходит «под ковром». Чтобы действительно разобраться с происходящим, не впадая при этом в патологизм конспирологов, нужно собрать думающих людей в коллектив, вооружить их методологией, приучить их к тому, что закрытость все-таки нужна и что нужно собирать какие-то базы данных, пусть и по открытой информации. Кургинян подчеркивает, что результатом этих его размышлений стало создание Экспериментального творческого центра (ЭТЦ).

Политика — это управление общественными процессами или общественной энергией, говорит Кургинян. Но нельзя управлять процессами, ничего о них не зная. Политолог напоминает о словах Юрия Владимировича Андропова: «Мы не знаем общества, в котором живем». Но это все равно что вести корабль, не зная моря. Лидер движения «Суть времени» отмечает, что большую часть жизни посвятил тому, чтобы понять и общество, в котором мы живем, и понять, какие закрытые системы в этом обществе функционируют.

Кургинян считает, что в основе занятий аналитикой лежит несколько методов: исторический метод, когда ты нечто видишь и понимаешь как тренд; психологический анализ, когда ты «считываешь» человека и понимаешь, с чем имеешь дело; скрупулезное накапливание открытых баз данных, тщательная проверка информации и т. д. Кургинян говорит, что, поставив эти методы в основу деятельности ЭТЦ, он за 35 лет аналитической работы научился понимать происходящее. И предлагает поделиться своим пониманием ситуации с Пригожиным.

Анализируя психологическое состояние Пригожина по записанным им обращениям, политолог отмечает, что Пригожин был крайне встревожен чем-то, но отнюдь не тем, о чем он говорил в выступлениях. Гипотеза Кургиняна в том, что тревога Пригожина перед началом мятежа была связана с тем, что у него появились основания опасаться своей физической ликвидации. Но Пригожин не просто встревожился, он дестабилизировался. И, будучи человеком возбудимым и достаточно неустойчивым, решил пойти ва-банк. Расчет Пригожина оказался абсолютно точен. В результате произошедшего он получил определенные гарантии безопасности и создал ситуацию, в которой власти выгодно его оберегать. Кургинян полагает, что другие основания, такие как ситуация на фронте, мнение Запада, политическая стабильность, были для Пригожина глубоко вторичны в момент начала мятежа.

Политолог указывает, что ЧВК «Вагнер» — крупная закрытая военная структура, по отношению к которой Пригожин выступает в двух ролях: «кошелька» и канала коммуникации. К Пригожину могут относиться почтительно, но для людей кшатрийского типа он чужой. Пригожин — талантливый организатор, он живой и азартный человек, не дурак. Он способен чего-то хотеть. Но его попытки представить себя как антиолигархический элемент комичны, потому что он плоть от плоти российской олигархии. Он все равно чужой для той общности людей, которые сформировали ЧВК «Вагнер».

По мнению Кургиняна, данная общность оформилась в эпоху Сердюкова, когда часть военных была выдавлена из армии. У этой структуры возник «кошелек», канал коммуникации и все остальное. Антагонизм ЧВК «Вагнер» с армией начался гораздо раньше, чем представители этой структуры оказались на Украине, он связан с их специфическим генезисом.

На Украину эта структура переехала в условиях недееспособности официальной военной машины, когда был позорно оставлен Харьков. Тогда вагнеровцам были даны большие полномочия и выделены крупные средства. Кургинян отмечает, что мотивация вагнеровцев не сводится к деньгам. Там много героических людей, которые могут, бравируя, говорить «служу баблу». Но это люди, разочарованные своей невостребованностью, наработавшие отвращение к официозу. Это люди адреналина, кшатрии.

Далее политолог предлагает осмыслить, как формировалась та система, на антагонизме с которой возник ЧВК «Вагнер». По словам Кургиняна, оказавшись у власти, Путин не собирался заводить опричнину и «перебирать людишек». Если он кого-то изымал, то делал это филигранно. Он не уничтожал «субстрат», доставшийся ему от Ельцина, а вводил в рамки, упорядочивал его под вхождение России в западный мир. Поскольку этот субстрат создал регресс, уничтожив советский потенциал, то Путин занимался по сути стабилизацией регресса. Это дало возможность стране выстоять и отсрочить катастрофу, но никакого прорыва из регресса Путин осуществить не мог. Глава государства создал «систему», нацеленную на вхождение в Запад. Она не способна решать цели, которые не являются «вхожденческими». Чем была проводимая много лет «оптимизация»? Это уничтожение потенциалов существования страны независимых от Запада, пристёгивание государства к Западу.

По словам Кургиняна, в системе — с членами семей и так далее — не меньше десяти миллионов человек. Она в пять-семь раз превышает по численности советскую, а по хищности несравнима с нею. Эта система с ее откатами и прочим диктует свои нормы жизни. Она занималась наращиванием зависимости России от Запада. Органически этому в наибольшей степени сопротивлялась армия, потому что она была наиболее советизирована.

В тот момент, когда началась СВО, а в общем-то, и раньше, стало ясно, что система находится в сложных отношениях с главой государства. Функциональность системы оказалась под вопросом с момента, когда Путин произнес Мюнхенскую речь. Кургинян утверждает, что Путин не очень хорошо относился к системе, и потому ему всегда хотелось иметь альтернативную, или параллельную, систему. Попытки ее создать предпринимались и на определенном этапе существования «Единой России», и позже. Но Путин понимал, что, как только возникает конфронтация между системой и ее альтернативой, он уже не может управлять системой.

При этом система не может мобилизовывать общество и особенно его патриотическую часть, она может лишь управлять лояльностью. Как себя система проявила в момент Болотной? Никак. Но особенно наглядно «блеск и нищета» системы проявились во время пригожинского бунта.

Кургинян утверждает, что Путин сделал ставку на ЧВК «Вагнер» как альтернативу системе после бегства из Харькова. В «Вагнер» были вложены огромные средства. У Пригожина была амбиция на превращение этой параллельной системы в новую систему. Однако, отмечает Кургинян, главная проблема параллельных систем на протяжении всей истории России — это их лояльность. Пригожин скомпрометировал нелояльностью самый крупный элемент параллельной системности. Параллельные системы не могут быть нелояльными, они должны быть лояльнее основных — или они не делаются.

Между альтернативной системой в лице «Вагнера» и частью системы в виде Министерства обороны существует барьер тканевой несовместимости. Поэтому отношения системы и ее альтернативы стали абсолютно антагонистическими. Возник конфликт, в результате которого система в ее военном сегменте «съела» это несистемное образование.

Кургинян отмечает, что существующая система не разваливается, но она трещит. Она не справляется с возросшими нагрузками, а значит, она будет стремиться от них избавляться. А как называется источник растущих нагрузок? Он называется «Путин». Созданной президентом системе растущие нагрузки не нужны, они ей органически противны. Она в этой мобилизованности жить не может и не хочет. Она не проявляет конфронтации к президенту, как в эпоху Гусинского, но она проявляет вялость, дисфункция нарастает. А параллельной системы нет, поскольку система с нею расправилась. Система ослабила Путина и уничтожила альтернативу, а себя она усилила.

При этом система не должна рухнуть, говорит Кургинян, потому что это обрушение приведет к катастрофе. Но от чего она завтра захочет избавиться? Только от Путина? Или от государства и от народа тоже? Что будет в момент, когда она перейдет «красную линию»?

Кургинян подчеркивает, что пригожинский бунт повернул политический процесс. Наша ответственность как жителей России, которые воспитывают здесь детей и никуда не собираются уезжать, требует хотя бы понимания, куда мы движемся, и реагирования не на уровне зрителя, а на уровне ответственного гражданина.